Женщина с большой буквы «Ж» - Страница 12

— Портянко Вера — первый отряд! — начали выкрикивать вожатые. — Кружкин Миша — седьмой отряд!

Разобравшись, кому куда, мы понеслись к корпусам, стараясь занять тумбочки получше.

— Постели застелить! Чемоданы сдать в камеру хранения! Все выходим на общий сбор отряда!

Сбор назначили на лавочках у входа. Мы крутили головами, вычисляя будущих друзей и врагов.

Охрипшая за день вожатая зачитала лагерные правила.

— Все пионеры участвуют в общественных мероприятиях. В 7:30 зарядка… Каждую субботу — уборка территории. Выходим все без исключений.

— Да знаем, знаем… Не в первый раз приехали. Когда обедать пойдем?

— После того, как придумаем название нашему отряду.

Мы затрясли поднятыми руками — вожатая нам жутко нравилась.

— «Орленок»! Наш девиз: «Сегодня орленок, а завтра орел, мы верная смена твоя, комсомол!»

— «Дружба»! «Миру-мир, войны не нужно — вот девиз отряда дружба!»

— «Чебурашка»! «Чебурашка — наш герой, за него стоим горой!»

Чебурашка всем понравился, но был отвергнут воспитательницей:

— Что вы — детсадовцы, что ли? Вы бы еще «Погремушками» назвались.

— А давайте назовем «Чегевашки», — предложила я. — Ну или «Чегеварщики». А девиз будет «Че Гевара — наш герой…»

Че Гевару воспитательница одобрила, правда, она решила, что «Чегеварцы» будет звучать приличнее.

Утренняя линейка. Зевающие пионеры выстраивались перед трибуной. Вразнобой долбили барабаны.

— Лаге-е-ерь! Стой, раз-два!

Начальник Василь Василич — взъерошенный, замученный похмельным синдромом мужичонка, — замахал на нас руками: давайте быстрее! По утрам у него вечно трещала башка.

— Товарищ председатель совета дружины! Отря-я-яд…

— Че-ва-ва-ва!

— К утренней линейке готов! Наш девиз…

— Че-ва-ва-ва-ва-ва-ва!

Серьезная девочка-председатель сказала «вольно» и мы несколько расслабились.

На трибуну взошел гроза наших тумбочек — лагерный врач Виктор Палыч, именуемый в народе Интерполыч.

— У второго отряда опять проблемы с койками. Я вчера прошелся по корпусу — сплошная неаккуратность! У койки в первой палате вместо головы ноги! Как вам это нравится?

Пристыженные, мы молчали. Тишина стояла такая, что было слышно, как за трибуной чесалась бездомная колли по кличке Моя.

Интерполыч поднял над головой облезлого пупса с западающим глазом.

— Кукла Юля-Чистюля переходит седьмому отряду!

В седьмом — ликование, во втором, нашем, — скорбные вздохи.

— Кто спит в первой палате?! — шипела воспитательница. — А еще девочки — будущие матери!

Я незаметно отступила за спины товарищей.

Вадька Солнцев — лучший друг и соратник — пригнулся к моему уху.

— Ну что, идем сегодня Мою дрессировать?

— Идем. Мне Матвеев булку с маслом в дурака проиграл. Ты выходи после завтрака и стой под окном — я тебе скину.

Интерполыч строго следил, чтобы пионеры ничего не выносили из столовой: он боялся, что у нас в палатах заведутся мыши (хоть мы не возражали). Тем не менее контрабанда процветала. Ловля рыбы, вызывание гномиков, карточная игра — все это делалось «на хлеб».

Мы с Солнцевым нуждались в хлебе особенно — мы надеялись с его помощью приучить Мою убирать за нас территорию.

Во время «Веселых стартов» я заманила ее за трансформаторную будку, украшенную плакатами: «Не влезай — убьет!» и «Пионер растет смелым».

Моя влюбленно смотрела на бутерброд.

— Видишь пустую бутылку? Неси ее сюда!

Глаза Моей светились преданностью и полным непониманием.

— Фас бутылку! А я тебе хлеба с маслицем дам!

— Моя, ты дура! — кипятился Солнцев. — Тебе русским языком говорят: фас!

Ни уговоры, ни угрозы не помогали: Моя соглашалась приносить только палки, которые мы сами же ей и кидали.

После обеда был скандал. Василь Василич носился, как казнокрад перед проверкой, орал на вожатых, но причину гнева не объяснял.

— Всех повыгоняю! На секунду отвернуться нельзя!

Что случилось, мы узнали, вернувшись к корпусу. У крыльца, виляя хвостом, сидела Моя, а рядом валялась поллитровка, только что привезенная Василичем из сельпо.

Перед родительским днем нас погнали на сбор лекарственных трав. Это называлось «трудовой десант».

— Все организованно выходим на мать-и-мачеху! — кричали воспитательницы фельдфебельскими голосами.

Интерполыч бегал между отрядами и проверял наличие головных уборов. Моя восторженно носилась за ним.

Солнце в небе, пот на лбу, скука в сердце. По зеленому склону, как жуки, ползли пионеры.

— Кто сдаст меньше всех травы, того не отпустим на родительский день! — подбадривало нас руководство.

Мы знали, что это вранье, но нам все равно было страшно. Родительский день для пионера — все равно что побывка для фронтовика.

— О, буренка! — заорал Солнцев.

Со стороны дороги на мать-и-мачеховое поле забрела одинокая корова. У нее были большие глупые глаза и шкура, похожая на черно-белую карту. Забыв обо всем на свете, мы ринулись к ней.

— Назад! Она кусается! — Интерполыч метался, растопырив руки, но мы обходили его с флангов. Мы любим коров! Нам нужно срочно погладить это прекрасное животное! Мы хотим отдать ей нашу мать-и-мачеху!

Корова несколько секунд смотрела на нас, а потом бросилась наутек. За ней, скуля и повизгивая, понеслись Моя и пионеры. Следом — воющее начальство.

Мы не зря играли в «Зарницу». По всем правилам военного искусства мы взяли корову в тиски и прижали к реке. Спасаясь от дураков, она запрыгнула на стоящий на берегу трактор и замычала, вызывая подмогу.